Катынский детектив - Страница 25

Доказать, что весной 1943 года были осмотрены все трупы абсолютно, профессора пытаются довольно-таки курьёзным способом. В 1943 году было разрешено полякам вскрыть семь могил с 4 151 трупом. Восьмую начали, но немцы не дали. Осмотренные трупы были снабжены жестяной биркой. А комиссия Бурденко извлекала в январе 1944 года трупы без бирки. На этом основании вполне серьёзно заявляется, что это не те трупы. То есть, что Бурденко обязан был быть таким идиотом, чтобы повторно вскрыть те могилы, где уже похозяйничали немцы. Провести судебно-медицинское исследование трупов, которые пролежали летний месяц на открытом воздухе. Порой удивляешься, за каких идиотов нас считают поляки, и надо сказать, что в плане развития катынского дела в конце 80-х — начале 90-х годов, они имеют на это основания. Но дело-то ведь было не в 90-х, и руководил им Бурденко, а не Горбачёв.

В 1943 году поляки с немцами перезахоронили останки тех офицеров, что они осмотрели, в шести могилах и назвали это место кладбищем № 1, украсили его крестами и жестяными венками. Сам Мадайчик пишет, что даже немецкая аэрофотосъёмка (фронт был в 30 км) подтвердила, что комиссия Бурденко раскапывает могилы в «окрестностях» кладбища № 1. А все четыре профессора сразу утверждают, что полякам в 1943 году немцы разрешили раскопать могилы на площади 60х36 м, а Бурденко у немцев разрешения не спрашивал, и его люди рыли шурфы там, где предполагались ещё могилы и открыли новые захоронения, причём ещё две могилы размерами 60х60 м и одну поменьше 7х6 м. Поэтому и оценивала комиссия Бурденко число жертв в 11 тысяч. Поэтому и не было у останков, осмотренных комиссией Бурденко, жестяных бирок. Что здесь подозрительного? Подозрительно другое — с какой настойчивостью подручные Геббельса цепляются за то, чтобы трупов было не больше 4,5 тысяч.

18. В этом плане у профессоров есть ещё одно подозрение. Комиссия Бурденко в первой сотне осмотренных трупов нашла 9 документов с датами от мая 1940 года до июня 1941 года: 5 квитанций, выданных лагерем, две почтовые открытки, одно письмо из Варшавы в советское учреждение, иконка.

Профессора усматривают крайне подозрительным тот факт, что у найденных трупов не было документов, удостоверяющих личность, — паспортов и прочего. Дескать, когда поляки делали эксгумацию, то такие документы были. Ну, а какой смысл комиссии Бурденко эти документы уничтожать?

И потом, профессорам как-то трудно даётся арифметика. В пункте 8 «Бесспорных фактов, касающихся катынского убийства» они пишут: «В катынских могилах оказались личные документы, позволившие идентифицировать 2 730 останков из общего числа 4 151». Но идентификация велась не только по паспортам, но и по письмам, открыткам и т.п. Значит, собственно документов, удостоверяющих личность, было ещё меньше, чем 2 730, а значит в 1943 году поляки при эксгумации имели 1 421 труп без каких-либо документов! За что же упрекать комиссию Бурденко? За то, что у эксгумированных ею 925 останках не было паспортов?

Вообще-то, наличие паспортов у останков польских офицеров — это доказательство правоты версии Сталина. НКВД не позволило бы себе такой роскоши — оставить чрезвычайно важный для разведки документ — подлинный паспорт — у трупа. Видимо, позже спохватились и немцы. Начинали расстрел айнзацкоманды из любителей, а кончали профессионалы. И раскрыли немцы первые могилы — там трупы должны были хуже сохраниться — начинали расстреливать поляков при более тёплой погоде. Раскопками руководил немецкий врач и он понимал, что нужно делать и где раскапывать. Как и Бурденко понимал, где раскапывать не надо.

19. Из похожих подозрений можно отнести и недоверие профессоров к документам, найденным комиссией Бурденко на эксгумированных ею останках: «Найденный на останках № 4 „текст“ был написан от руки и имел поблёкший адрес», — сомневаются они. А какой вид должен был иметь документ, написанный перед войной и пролежавший вместе с трупом в земле два года? Кстати, чтобы так написать о документе, профессора должны были его видеть. Но ведь это документ комиссии Бурденко, тот самый, который никак «не удаётся осмотреть польской стороне», о чём профессора горько сетовали в начале своей «экспертизы».

20. В этом смысле профессора преуспели. В «Справке» сообщается точное местонахождение лагерей, в которых находились польские офицеры до их расстрела немцами: «Лагерь № 1-ОН находился на 408-м км от Москвы и на 23-м км от Смоленска на магистрали Москва — Минск.

Лагерь № 2-ОН находился в 25 км на запад от Смоленска по шоссе Смоленск — Витебск.

Лагерь № 3-ОН находился в 45 км на запад от Смоленска в Красненском районе Смоленской области».

Профессора подозрительно сетуют: «Специальная комиссия не назвала точного расположения лагерей №№ 1-ОН, 2-ОН, 3-ОН, но если они находились на расстоянии 24-45 км от Смоленска, следовало назвать причины разгрузки вагонов с офицерами именно на станции Гнездово».

Понятно, что для того, чтобы догадаться «почему», нужно очень много ума, но мы не будем этого скрывать от «польской стороны» — потому что лагеря находились на западе от Смоленска и станция Гнездово на западе от Смоленска.

Но эту цитату можно рассматривать в качестве очередного курьёза профессоров — если им Специальная комиссия не назвала точного расположения лагерей (о чём они жалуются в начале фразы), то откуда им известно расстояние до них от Смоленска (о чём они недоумевают в конце её)?

21. Профессора считают подозрительным, что комиссия Бурденко не показала места этих лагерей журналистам. А я считаю, что было бы подозрительным, если бы она их показала, поскольку сымитировать пожарище ничего не стоит и присыпанное снегом оно было бы неотличимым от настоящего. Но СССР в этом преступлении не собирался оправдываться, он обвинял, а для обвинения ему хватало трупов и вещественных доказательств на них.